Пивной вампир
Мир должен это увидеть! Трактат об учёбе в центре социальной антропологии, написанный при участии Валентины Чубаровой, Максима Беляева и Ольги Мартазовой:
Существует несколько теорий происхождения центра социальной антропологии…
Ходят слухи что ещё до нынешнего летоисчисления, во времена сновидений на этой земле существовала бесписьменная цивилизация, но знания об этом сугубо эзотерические и доступны лишь немногим пережившим эти тёмные времена.... А потом пришли культурные герои, дожившие до наших дней, взрастившие мировое древо на просторах 516 аудитории и привившие новый мировой порядок. Таким этот мир застал и я...
Поначалу слушая старейшин центра я чувствовал себя полным акефалом и уже стал сомневаться в собственных когнитивных способностях, но мне объяснили, что это всего лишь лиминальный период... длящийся до сдачи госэкзаменов.
Надо признаться, что я не сразу въехал в дискурс и порой вёл себя как последний примордиалист. Некоторые предметы казались мне откровенно бифуркативно-сливающими поэтому вместо них я напивался до состояния четырёхногой полуназемной локомоции в священной миусской роще. На экзаменах я занимался редистрибуцией конспектов, реципрокным обменом шпаргалками с группой, а при ответе часто прибегал к невербальной коммуникации. Но всё равно многих из нас зимние и летние обряды перехода выкосили как кроманьонцы неандертальцев…
Однако вопреки закону бинарных оппозиций девиантное поведение было характерно не только для студентов. Антиструктура в деканате властвовала не только во время ритуалов, но и в течение всего календарного цикла. Духи-хозяева кафедры любили «водить» студентов, внося путаницу в расписание. Но наши отношения с ними были амбивалентны, они над нами подшучивали, а мы их избегали. Иногда преподаватели вели себя как типичные представители параноидального типа культуры, но первый же Новый год на кафедре показал, что дионисийского в них всё-таки больше.
Самой кровавой инициацией была полевая практика… Я испытал сильнейший культурный шок, когда узнал, что на этой периферии ойкумены отсутствует элементарная инфраструктура и гуманизация пространства. Аборигены не понимали таких простых слов как симулякр, бриколаж, циркумполярность и вириавункулокальность, что очень затрудняло работу. Многочисленные табу, наложенные на употребление средств, расширяющих сознание, также не способствовали установлению неформальных связей с местным населением.
На ежевечерних бредингах наше коллективное бессознательное продолжало оставаться таковым, несмотря на многочисленные призывы к конструктивизму. А руководитель порой вёл себя как редкостный трикстер… Но несмотря на все трудности мы с честью выдержали это испытание и нам оставалось пройти последний ритуал на пути обретения статуса полноправного антрополога.
В ходе подготовки к госэкзамену я неожиданно узнал много нового. Оказалось, промискуитета как стадии не было, Меланезия и Микронезия – не одно и то же, в Бельгии живут не бельгийцы, Леви-Стросс – это не марка джинсов и не брат Леви-Брюля, Редклиф-Браун и Эванс-Притчард - всего 2 человека, а не 4, а Херсковитц – это не ругательство.
Воодушевлённый новыми знаниями я приступил к написанию диплома.
Именно в этот момент я в полной мере оценил магические свойства наукообразной лексики.
Случайно найденные книжки оказались основными работами по теме, никому не известные авторы внезапно стали классиками, нежелание осваивать методику объяснялось новаторским подходом, а мало кем замеченные реалии становились актуальными проблемами планетарного масштаба. Не говоря уже о том, что корреляция содержания диплома с его названием вовсе не должна быть достоверной.
И вот в один прекрасный день я осознал себя дипломированным специалистом. Антропологическая картина мира прочно укоренилась в моём сознании, подсознании и проникла даже глубоко в бессознательное, навсегда преобразив окружающую действительность. Теперь по улицам ходят толпы потенциальных информантов, выезд в поле это не выезд на картошку, встретив красивую девушку я думаю не о её размере груди, а о том, какая у неё ортогнатная челюсть, а мои комплименты изобилуют такими эпитетами как «долихоморфный, пикнический, брахикефальный», я подолгу раздумываю, каким термином обозвать тёщу. В надписях на заборах я вижу антропологический источник, а встречая толпу странно одетых отморозков я думаю «субкультура». Порой такая профессиональная деформация сознания изрядно усложняет жизнь, но в то же время делает её гораздо интереснее.
Существует несколько теорий происхождения центра социальной антропологии…
Ходят слухи что ещё до нынешнего летоисчисления, во времена сновидений на этой земле существовала бесписьменная цивилизация, но знания об этом сугубо эзотерические и доступны лишь немногим пережившим эти тёмные времена.... А потом пришли культурные герои, дожившие до наших дней, взрастившие мировое древо на просторах 516 аудитории и привившие новый мировой порядок. Таким этот мир застал и я...
Поначалу слушая старейшин центра я чувствовал себя полным акефалом и уже стал сомневаться в собственных когнитивных способностях, но мне объяснили, что это всего лишь лиминальный период... длящийся до сдачи госэкзаменов.
Надо признаться, что я не сразу въехал в дискурс и порой вёл себя как последний примордиалист. Некоторые предметы казались мне откровенно бифуркативно-сливающими поэтому вместо них я напивался до состояния четырёхногой полуназемной локомоции в священной миусской роще. На экзаменах я занимался редистрибуцией конспектов, реципрокным обменом шпаргалками с группой, а при ответе часто прибегал к невербальной коммуникации. Но всё равно многих из нас зимние и летние обряды перехода выкосили как кроманьонцы неандертальцев…
Однако вопреки закону бинарных оппозиций девиантное поведение было характерно не только для студентов. Антиструктура в деканате властвовала не только во время ритуалов, но и в течение всего календарного цикла. Духи-хозяева кафедры любили «водить» студентов, внося путаницу в расписание. Но наши отношения с ними были амбивалентны, они над нами подшучивали, а мы их избегали. Иногда преподаватели вели себя как типичные представители параноидального типа культуры, но первый же Новый год на кафедре показал, что дионисийского в них всё-таки больше.
Самой кровавой инициацией была полевая практика… Я испытал сильнейший культурный шок, когда узнал, что на этой периферии ойкумены отсутствует элементарная инфраструктура и гуманизация пространства. Аборигены не понимали таких простых слов как симулякр, бриколаж, циркумполярность и вириавункулокальность, что очень затрудняло работу. Многочисленные табу, наложенные на употребление средств, расширяющих сознание, также не способствовали установлению неформальных связей с местным населением.
На ежевечерних бредингах наше коллективное бессознательное продолжало оставаться таковым, несмотря на многочисленные призывы к конструктивизму. А руководитель порой вёл себя как редкостный трикстер… Но несмотря на все трудности мы с честью выдержали это испытание и нам оставалось пройти последний ритуал на пути обретения статуса полноправного антрополога.
В ходе подготовки к госэкзамену я неожиданно узнал много нового. Оказалось, промискуитета как стадии не было, Меланезия и Микронезия – не одно и то же, в Бельгии живут не бельгийцы, Леви-Стросс – это не марка джинсов и не брат Леви-Брюля, Редклиф-Браун и Эванс-Притчард - всего 2 человека, а не 4, а Херсковитц – это не ругательство.
Воодушевлённый новыми знаниями я приступил к написанию диплома.
Именно в этот момент я в полной мере оценил магические свойства наукообразной лексики.
Случайно найденные книжки оказались основными работами по теме, никому не известные авторы внезапно стали классиками, нежелание осваивать методику объяснялось новаторским подходом, а мало кем замеченные реалии становились актуальными проблемами планетарного масштаба. Не говоря уже о том, что корреляция содержания диплома с его названием вовсе не должна быть достоверной.
И вот в один прекрасный день я осознал себя дипломированным специалистом. Антропологическая картина мира прочно укоренилась в моём сознании, подсознании и проникла даже глубоко в бессознательное, навсегда преобразив окружающую действительность. Теперь по улицам ходят толпы потенциальных информантов, выезд в поле это не выезд на картошку, встретив красивую девушку я думаю не о её размере груди, а о том, какая у неё ортогнатная челюсть, а мои комплименты изобилуют такими эпитетами как «долихоморфный, пикнический, брахикефальный», я подолгу раздумываю, каким термином обозвать тёщу. В надписях на заборах я вижу антропологический источник, а встречая толпу странно одетых отморозков я думаю «субкультура». Порой такая профессиональная деформация сознания изрядно усложняет жизнь, но в то же время делает её гораздо интереснее.